Опубликовано: Вестник Томского государственного университета. Серия История. 2011. № 2. С. 175-184. 

 

УДК 930.1

Н.М. Морозов

 

Мобилизационный тип развития Российской цивилизации.

 

      Российскую цивилизацию отличает мобилизационный тип развития, отдельные компоненты которого выделены из отечественного историографического наследия и систематизированы. Установлено, что их постоянное воспроизводство обеспечивается в рамках экстенсивных форм и методов хозяйствования, доминирования приоритетов государства - державы и компенсационной системы как выработанного многими поколениями инструментария «перенастройки» социума к чрезвычайным условиям жизнедеятельности.

 

     Российская цивилизация, мобилизационный тип развития, экстенсивность, державность, компенсационная система.

 

       В современной научной литературе процедуры, призванные объяснять истоки, сущность, специфические формы и другие аналитические компоненты социальных явлений и процессов, реализовываются в рамках формационного, модернизационного, миросистемного, цивилизационного и других подходов, претендующих на определённую порцию успеха в части полноты отражения исторической действительности. Созданию многомерного голографического «портрета» общества объективно содействуют такие факторы, как: понимание слабых и сильных сторон исследовательских стратегий; положительный опыт сопряжения идей, концепций, призванных формировать целостное представление о предмете исследования; терпеливый поиск технологий методологического синтеза [1] и общих системообразующих оснований, важных для интерпретации жизнедеятельности составляющих его разновозрастных этнических структур. Одним из таких оснований является тип развития локальной цивилизации. 

       С начала 90-х годов ХХ века в отечественной  гуманитаристике в качестве посыла к широкому использованию транслируется утверждение о том, что западноевропейская и Российская цивилизации в периоды своего становления сменили эволюционный тип развития на инновационный (Запад) и мобилизационный (Россия) [2, С.138]. Благодаря трудам широкого круга учёных дореволюционного, советского и постсоветского периодов, чьи научные интересы в явном или неявном виде находились на проблемное поле Российской цивилизации, накопилась критическая масса знаний и фактов, свидетельствовавших о её самодостаточности и уникальности, не поддающейся нивелированию по образцам других цивилизаций. На этой основе сформировалась гипотеза о мобилизационном типе развития (МТР), которая в постановочном варианте была озвучена в статье историка  А.А. Галкина [3], в концептуальном виде более детально изложена в монографии экономиста А.Г. Фонотова [4] и получила дальнейшее обоснование в трудах политолога О.В. Гаман-Голутвиной [5], философов А.В. Лубского [6] и Ю.В. Олейникова [7], стала предметом исследования в кандидатской диссертации политолога В.П. Никифорука [8].  

     Утверждения вышеназванных авторов строились на общем постулате о том, что для крупных сообществ характерны свои, обусловленные комплексом детерминирующих факторов специфические соотношения между потребностями и условиями развития. Их пространственно-временную динамику О.В. Гаман-Голутвина определила как историческую тенденцию, означающую конкретный тип развития [5, С. 27]. Указанная интерпретация была созвучна поясняющему тезису А.Г. Фонотова, согласно которому «… эти потребности и условия воспринимаются строго определенным для данного типа развития образом, который, закрепляясь в ходе человеческого развития в конкретных социальных институтах, воспроизводится через систему этих институтов, обуславливая поведение системы в новых обстоятельствах» [4, С. 47].

     Этимология термина «мобилизация» в зависимости от приложения к различным сферам деятельности (хозяйственной, политической и других) была рассмотрена С.Н. Ушаковой. В целом, выявленные смыслы поглощались процитированной автором универсальной формулировкой: «…приведение кого-либо или чего-либо в активное состояние, сосредоточение сил и средств для достижения какой-либо цели», в согласии с которой она предположила, что  советское государство «…строило свои отношения с обществом по мобилизационному типу. Социальная мобилизация являлась основным фактором экономического, социального, политического и культурного развития страны, во всяком случае - до первой половины 1950-х гг….» [9]. В историографическом обзоре темы индустриализации как фактора модернизации Урала периода конца 20-х – 30-х гг. ХХ в. С.Е. Алексеев и В.Д. Камынин отметили, что это утверждение поддерживают и сторонники модернизационной интерпретации истории, считавшие, что основу Российской цивилизации составляет мобилизационный тип развития [10, С. 31].

      Смысл указанного понятия лаконично и ёмко выразил А.Г. Фонотов, определивший МТР как «развитие, ориентированное на достижение чрезвычайных целей с использованием чрезвычайных средств и чрезвычайных организационных форм» [4, С. 71]. Анализ событий из прошлого убеждает, что эту дефиницию целесообразно дополнить двумя утверждениями. В истории России постоянно действовал компонент чрезвычайности природно-климатических условий и были периоды, когда общественные цели, средства и организационные формы не испытывали явную социальную  нагрузку чрезвычайности, что не отменяло мобилизационный тип развития.     

      Несмотря на имеющиеся примеры его теоретического обоснования, позитивное отношение со стороны представителей различных гуманитарных дисциплин нередко ограничивается выражением через нарратив, в виде расставленных в соответствующей риторике в нужном месте текста акцентов присутствия российской специфичности. Очевидно, исследователям предстоит потратить ещё много усилий, чтобы в количественном, качественном отношении и разносторонне изучить истоки феномена мобилизационного типа развития и не только в Российской, но и других цивилизациях, где мобилизационные элементы в различные периоды истории имели существенное значение. Результат этой работы видится в дальнейшем теоретическом и фактологическом укреплении объяснительных процедур по поводу: распространённости незападных стандартов управления, актуальности нематериальных мотивов поведения правящей элиты и населения в целом, превалирующей в России роли неэкономических отношений на различных этапах индустриализации общества и социализации природной среды.

      Задача статьи заключается в выяснении практики представления системности мобилизационного типа развития Российской цивилизации в отечественной историографии на рубеже XX-XXI вв. Оставляя анализ происхождения встреченных в литературе теоретических выводов на будущее, в тезисном варианте сосредоточимся на утверждениях об условиях его формирования, движущих противоречиях, признаках и способах реализации, правдоподобие которых у исследователей не вызывало принципиальных возражений.   

      Рассматривая Российскую цивилизацию как часть человечества, проживающую в пространстве и во времени российского суперэтноса, объединённую комплиментарными многовековыми традициями в социальном мышлении и самоорганизации, мы полагаем, что её становление и длительное существование оказалось возможным благодаря мобилизационному типу развития ­­­­­­­­­­­­­­– общей тенденции адаптивных стратегий жителей Восточно-Европейской, Туркестанской, Западно-Сибирской равнин и примыкающих к ним предгорий (возвышенностей), имеющих, основном, неблагоприятные для земледелия (чаще экстремальные) внутриконтинентальные климатические условия. 

      Выделим условия, которые, по мнению учёных, способствовали формированию и воспроизведению мобилизационного типа развития. Впервые в работах историков С.М. Соловьёва, В.О. Ключевского и географа Л.И. Мечникова в дореволюционной отечественной науке был поставлен вопрос о причинно-следственных связях между биосферной средой и спецификой хозяйствования, характером государственности в России и указывалось на их безусловную корреляцию. Особое влияние на жизнь народа, по утверждению С.М. Соловьёва, оказывают три фактора: «…природа страны, где он живет; природа племени, к которому он принадлежит; ход внешних событий, влияния, идущие от народов, которые его окружают» [11, С. 18].

      В советский период это направление научной мысли глубоко разрабатывалось в трудах историков И.Д. Ковальченко [12, С. 64-84], Л.В. Милова [13], А.Л. Шапиро [14], А.П. Новосельцева, В.Т. Пашуто, Л.В. Черепнина [15] и других исследователей русской деревни. На основе анализа по-уездной статистики XVI ­­­­– первой половины XIX вв. посевов на душу населения, ежегодных колебаний урожайности (с выделением засушливых лет), размеров налогов и повинностей, интенсивности труда и других показателей, были выявлены скромные объёмы производства валовой продукции усреднённым крестьянским двором в европейской части страны, чаще недостаточные для полноценного восполнения в комплексе его производительных сил. Выводы крестьяноведов, без особых противоречий экстраполируемые на более поздние периоды истории, явились фундаментом для современной историографии по мобилизационной тематике.  

      Преемственность на протяжении десятилетий научных взглядов, поясняющих статус ряда естественных внутренних и внешних факторов как непрерывно действующих причин трансформации социума, позволяет рассматривать их и в качестве условий, воспроизводящих мобилизационный тип развития России. Их перечень представляется в следующем виде.

1.       Наличие мало(не)освоенных территорий и природных ресурсов, как наиболее доступного и экономичного средства для временного снятия остроты видимых (осознаваемых) противоречий. Для жителей российской деревни (включая и Сибирь) они гарантировали минимальное удовлетворение жизненно важных потребностей, для торгового и промышленного капитала – получение прибыли при минимуме вложений в организацию дела, для государства – приобретение новых источников рентных платежей и укрепление внешнеполитических позиций через расширение экономически развивающегося пространства.    

2.       Низкая плотность населения на единицу площади, которая по утверждению Л.В. Милова, связана, прежде всего «…с реальными возможностями территорий и с реальными возможностями почвы. Еще с XVII века люди сходили с мест, потому что эта земля уже ничего не давала» [16] . Исход крестьян, по мнению А.К. Соколова, представленному в том же историографическом источнике как продолжение дискуссии с Л.В. Миловым, в конечном итоге тормозил поиск новых форм производства и в этом случае процессы колонизации новых земель выступали как причина консервации экстенсивного способа производства.

3.       Неблагоприятные природно-географические условия для эффективного земледелия. Русским географом П.Н. Савицким была обозначена условная естественная граница Российской цивилизации к концу XIX в. – по нулевой изотерме января, приблизительно соответствующей западным границам СССР [17]. На запад – изотерма положительна, а на восток – отрицательна и по мере продвижения на север и за Урал внутриконтинентальные перепады положительных и отрицательных температур усиливаются (с + 40 до – 50 град.) с доминированием по времени последних (240 – 230 дней в году). До минимума сокращён летний вегетативный период у растений как важнейшего звена в трофической цепи и высока его зависимость от ежегодных колебаний объёмов поступления влаги в почву. Короткий срок, отпущенный природой для земледельческих работ и сопутствующих им промыслов, предполагал высокую концентрацию коллективных усилий людей в основных хозяйственных звеньях.

     Стечение в отдельные годы благоприятных климатических условий ещё не гарантировало сбор большого урожая в целом по стране вследствие дефицита территорий с неистощёнными чернозёмами. Пашня постоянно нуждалась в унавоживании, и этот трудоёмкий процесс в конце зимнего сезона чаще заканчивался недовложением удобрений с последующим нарастанием кризисных экологических явлений.                

4.       Перманентный дефицит совокупного прибавочного продукта [18], который сдерживал развитие города и, следовательно, третьего сословия как основы научно-культурной среды и институтов гражданского общества. Механизмы государственного управления были настроены преимущественно на использование внеэкономических методов перераспределения ресурсов, в которых также испытывал дефицит их основной поставщик – российская деревня.

5.       Интенсивное взаимодействие России с западноевропейскими странами с длительными периодами противостояния. Характер взаимодействия можно оценивать, с одной стороны, как диалог между двумя локальными цивилизациями, выстроенный на основе поиска решений проблемы владения нужными той и другой стороне ресурсами, с другой стороны, как проявление реакций их менталитетов на экспансию иных возрастных ценностей чужого суперэтноса [19]. Начиная с XVI века, под воздействием мощных импульсов Смутного времени, и далее: Петровских реформ; активной внешней политики Екатерины II; восстания декабристов; войн 1812 г., 1853 – 1856 гг. 1877 – 1879 гг. и особенно событий ХХ века, власти периодически тратили гигантские объёмы продукции с целью содержания и технологического совершенствования в первую очередь военно-промышленного комплекса страны, сдерживая тем самым рост потребления для основной массы населения.     

     Как следствие фактора чрезвычайности, постоянно сопровождавшего процессы адаптации российского социума к своей природной среде и в пространстве среди других локальных цивилизаций, остро стояла проблема эффективной организации населения. В этих условиях российская государственность, выполнявшая типичные функции обеспечения безопасности и развития своей территории, приобретало новое качество, как установил А.В. Лубский, доминантной формы социальной интеграции [6, С. 24], то есть её цели и интересы становились определяющими для векторов трансформации остальных систем общества.

     Именно поэтому российская государственность всегда оказывалась в эпицентре противоречий, разрешение которых через мобилизационное развитие обеспечивало дальнейшее существование социума. Национальная модель построения и функционирования управленческих структур находилась в причинно-следственной зависимости не только от сложившейся системы внутренних движущих сил (духовных, экономических противоречий между различными слоями населения и других). Мощное влияние оказывало противостояние с разновозрастными цивилизациями и конфликты, которые несли с собой проникавшие в российскую среду (или воспитанные в ней) носители западного утилитаризма. Межцивилизационные противоречия дополнительно совершенствовали мобилизационные способности общества. В результате анализа действий многих поколений российской политической элиты по обеспечению своей легитимности, О.В. Гаман-Голутвина установила, что центральная власть считала себя обязанной решать две дилеммы, формулируя геополитические приоритеты [5, С. 18-31] и насильственно переключая социум в режим повышенных нагрузок.  

     Первая заключалась в осознании несоответствия между слабыми внутренними источниками развития страны и наличием агрессивных факторов внешнего «раздражения». Перманентность данной ситуации мотивировала правящий слой следовать МТР как целесообразному способу решения двух задач. Во внешнеполитической сфере ­­­– ­­постоянному укреплению обороноспособности государства перед угрозой войны, и во внешнеэкономической ­­­­– ускоренному достижению технологического паритета и экономической самостоятельности в отношении модернизирующегося Запада.  

     Вторая дилемма сопровождала все периоды форсирования индустриализации в стране, начиная с преобразований под руководством Петра I, Александра II, С.Ю. Витте – П.А. Столыпина, затем И.В. Сталина. Перед обществом ставились недостижимые цели (с позиции «догнать и перегнать» стандарты стран – лидеров рыночной экономики или равнения на иллюзорный образ будущего) при отсутствии требуемого качества и объёма ресурсов (финансовых, интеллектуальных, производственной инфраструктуры и иных) и невызревших внутренних условий для намеченных кардинальных перемен. В этом случае перспектива сохранения властями легитимности чаще приобретала зависимость не от конечного результата, а от патриотического пафоса, сопровождавшего сам процесс перемен, и от его промежуточных результатов, пока ключевым фигурам центральной власти удавалось удерживать управляющий слой и другие группы населения в напряжении, созидающем социальные новации.

    Совокупность вышеуказанных обстоятельств, раскрывающих условия жизнедеятельности, движущие российский социум противоречия и некоторые мотивы поведения правящего слоя сложили в общественном сознании порядок соподчинения приоритетов. На первом месте оказались интересы государства, далее по убыванию значимости: ценности духовного мировосприятия и экономико-правовые. В качестве сравнения, в Западной цивилизации триада ценностей сложилась иначе: положение личности, затем экономико-правовая сфера и духовное мировосприятие [20, C. 52].

     В России чрезвычайные факторы при длительных трендах воздействия на общество приобретали свойства системопреобразующих, и государство, нередко стимулируя одни секторы хозяйства, было вынуждено осуществлять дискриминацию других. Частое игнорирование со стороны властей принципа сбалансированного развития сфер производства приводило, как утверждает А.Г. Фонотов, «…к расстройству экономических регуляторов, определяющих поведение производителей и потребителей. Чтобы этого не произошло экономическая система мобилизационного типа должна дополняться мощной компенсационной системой, представляющей из себя совокупность таких средств и ресурсов, которые, включаясь в хозяйственную жизнь в необходимые моменты препятствуют заблокировке каналов экономического оборота ресурсов. Состыковка и подключение компенсационной системы к экономике осуществляется административно-командной системой с помощью властно-принудительных методов» [4, С. 102].

    Таким образом, автор определил основные компоненты мобилизационного типа развития. Это особый тип экономики (в котором существенное значение имеют нерыночные механизмы), её компенсационная система (обеспечивающая устойчивость жизнедеятельности при агрессивном воздействии внешних факторов и представляющая собой технологию «перенастройки» социума в соответствии с чрезвычайным характером вызовов) и командно-административная  система (КАС) как активный регулятор всех процессов.

     В целом, предложенная аналитическая конструкция функционально поглощает смыслы многочисленной группы понятий, используемых в отечественной историографии и указывающих на мобилизационную специфику Российской цивилизации. Возражение вызывает целесообразность ограничения компонента – регулятора категорией «командно-административная система». Её смыслы традиционно связывались только с советским периодом истории, семантическая тавтология в данном словосочетании слабо идентифицируется и априори подразумевает консервативно-угнетающее влияние некой управленческой среды на общество. В реальности регулирующую функцию в течение многих столетий, включая и конец ХХ века, выполняла державная власть, имевшая на вооружении методы, типичные и для КАС. Её отдельные элементы можно встретить в прошлом и настоящем других стран. В России они, в силу своей постоянной востребованности, сложились в целостную модель управления, которая постоянно воспроизводилась с дозированием интенсивности воздействия на различные слои населения.  

    Обратимся к компонентам мобилизационного развития, предложенным А.Г. Фонотовым, и рассмотрим, в первую очередь, основные родовые признаки соответствующей ему экономики. Одним из признаков, хорошо известным в исторической науке, но пока не ставшим объектом специального исследования, является доминирование экстенсивной эксплуатации ресурсов: земельных, минеральных, растительных и людских, предполагающей увеличение их абсолютных величин без существенного повышения степени отдачи. Многообразие форм и способов экстенсивного производства отражалось в многоукладности, в территориальной и стадиальной дифференциации различных сегментов хозяйственного комплекса страны и поддерживалось неисчерпанными запасами природного сырья.

    В отличие от цели – накопление  капитала, характерной для экономических отношений у народов Западной Европы, хозяйство крестьянского двора в России, как основная производственная единица до 30-х гг. ХХ столетия, ориентировалось на достижение достатка, который восполнялся за счёт занятий земледелием, промыслами и товарообмена на ярмарках. Категория экономической достаточности подразумевала удовлетворение определённых потребностей производителя, не выходя за рамки его самообеспечения, с опорой на материально-технические возможности семьи и физические силы её членов и привлечённых работников. Трудовое целеполагание русских освящалось духовными установками на справедливость и нестяжательство [21, С. 22-23]. В данной ситуации лишние деньги чаще выполняли функцию «жира про запас» для экстренных случаев. В советское время аналогичную мотивацию имело большинство людей, работавших на предприятиях (в учреждениях), нередко восполнявших достаток с помощью приусадебного (мичуринского) участка.

    Достаток крестьянского двора находился в прямой зависимости от климатических условий, размеров пашни, количества рабочих рук и голов скота. Признаки интенсификации труда имели в основном временное выражение – в увеличении продолжительности рабочего дня, в сжатости сроков сельскохозяйственных работ.

     При избытке этих ресурсов эффективность экстенсивного развития могла быть высокой. Так, подсечное земледелие, требовавшее через каждые 3 – 4 года смену места для посадки зернового клина, давало в XV веке выше урожайность (до сам-30) чем, например, технологически более сложное трёхполье (сам-3 – сам-6) [22, С. 90], предполагавшее интенсивное использование рабочего скота, соблюдение севооборота и многоразовой пропашки, вложение органических удобрений. С сокращением свободных плодородных угодий и лесов хозяйство крестьянского двора в Европейской части России стало менее результативным, и средний уровень урожайности (сам-3 – сам-5) был законсервирован в экстенсивной по своей сущности среде крепостничества.  

     Развитие промышленности в рамках феодальной мануфактуры, а затем (со второй половины XIX в.) и капиталистического расширенного воспроизводства, было также экстенсивным [23]. В ХХ веке результаты индустриализации находились в прямой зависимости от роста численности городского населения, от увеличения масштабов не только механизации, но и тяжёлого мускульного труда. Типичная уже для советской экономики оценка развития по росту валовых показателей производства стимулировала повышение его капиталоёмкости, увеличение объёмов добычи сырья и его первичной переработки. Техническое перевооружение как фактор интенсификации чаще вело не к сокращению, а к созданию дополнительных рабочих мест. Выпуск новой продукции длительное время оставался в пределах первоначальных показателей качества.

     В целом, суждения историков о потребностях и условиях развития российского общества указывали на то, что экстенсивные формы и способы эксплуатации ресурсов демонстрировали эффективное (для своего времени) распоряжение с позиции экономного расходования аккумулированных в обществе (при постоянном дефиците прибавочного продукта) природного вещества и энергии. Последние были воплощены в системе управления, финансах, в интеллектуальном потенциале, механизмах, в трудовых навыках и мускульной силе людей. Они были достаточны для поддержания состояния самообеспечения на уровне страны, общины или семьи при слабо выраженной тенденции к социальным инновациям, что, впрочем, делало уязвимой, в первую очередь, сферу безопасности. В геополитическом отношении стратегическое значение экстенсивной экономики - поставщика большой массы ресурсов как главного аргумента силы, к середине XIX столетия, в период становления в Западной Европе второго технологического уклада, изменилось. С этого времени исход противостояния между цивилизациями на необозримую перспективу был поставлен в зависимость от первенства в получении структурно-экономических и военно-технических дивидендов, возрастающих у стороны, первой освоившей преимущества очередного нового технологического уклада. 

     Среди основных родовых признаков мобилизационной экономики в России исследователи называли собственность государства на природные ресурсы и приоритет интересов державной власти во всех вопросах внутренней политики [24]. Государство сформировалось и как доминирующий субъект экономики, и как доминирующий субъект неразделённой с гражданским обществом власти. Его гипертрофированная роль в ХХ веке проявилась в абсолютизации значения планово-регулирующей деятельности всех сфер жизни на основе директивности и требований соблюдения соответствия плановых и фактических валовых показателей [25], что усиливало эффект экстенсивности. Только центральная власть как владелец ресурсов имела объективные возможности быть инициатором и полноценным участником в реализации крупных хозяйственных проектов или социально значимых реформ.

      Для мобилизационной экономики характерна отзывчивость на внутриполитические процессы путём перестройки в стратегическом плане. В отечественной историографии периодизация политической истории страны в основной хронологии совпала с периодизацией экономической истории. Современные исследователи нередко проводят сопоставление между выявленными тенденциями в трансформации систем хозяйства и последовательным чередованием политических реформ и контрреформ. Так, В.И. Пантин и В.В. Лапкин реформами называли « … не просто изменение системы государственного управления (подобное происходило в России практически при всех режимах - от Ивана Грозного до Петра I или Сталина), а по преимуществу либерализацию политической и экономической жизни, на основе  которой происходят дифференциация и усложнение политической системы как таковой» [26]. Например, в ХХ веке к периодам реформ авторы относили: 1905 – 1911 гг., 1922 – 1927 гг., 1956 – 1958 гг., с 1985 г. и далее, за ними следовали непродолжительные в 3 – 5 лет переходные фазы, и затем время контрреформ: 1929 – 1953 гг., 1971 – 1982 гг.

     Смысл контрреформ в России В.Т. Рязанов сформулировал как «… некие преобразования с нерыночной ориентацией, корректирующие предыдущую фазу в соответствии с имеющимися внутренними и внешними ограничителями, или смену на более приемлемый вариант рыночного хозяйствования, отличный от существующих в мировой экономике образцов». И далее исследователь отмечал присутствие двух существенных мотивов: реставрационного, связанного «…с определенными настроениями в обществе и социально-политическими силами, делающими ставку на обновление ушедшей в прошлое модели хозяйствования, приспособлением её к новым условиям; второй мотив связан с выработкой альтернативного курса экономического реформирования» [27].

      Следующим компонентом мобилизационного развития по уточнённой выше схеме А.Г. Фонотова является державная власть. Её российский вариант характеризуется такими известными понятиями, как этатизм (фр. etat – государство), иерархичность в построении вертикали власти и сакральность центральных органов управления [28]. Их базовые смыслы с течением  времени в отечественной историографии не претерпели существенных изменений, отражая исторический опыт управленческой элиты по всестороннему охвату населения административной опёкой. Среди выполняемых функций особое значение имели контроль и поддержание (в меру существовавших возможностей) всех значимых для государства процессов жизнедеятельности подданных, не исключая социальной и иной помощи в духе патернализма [29].

     Державность как сущность государственности обеспечила преемственность сменяющих друг друга типов власти в России: самодержавия (до 1917 г.), идеодержавия (с 1917 по 1991 гг.) и демодержавия (после 1991 г.). Основным отличительным признаком указанных модификаций стали главные фигуры центральной власти: монарх (император), Генеральный секретарь ЦК КПСС (секретарь ВКП(б), и затем - всенародно избранный Президент (СССР, РФ), имевшие различные основания занять этот пост, соответственно: по родству; по личным качествам как член высшего партийного руководства, пользующийся поддержкой со стороны его большинства; по личным качествам как член ближайшего окружения предыдущего Президента или лидер авторитетной политической силы, прошедший демократическую процедуру выборов. Исходя из природы российской державности, их стиль руководства не мог быть свободным от авторитарности – следствия естественного продукта исторически востребованной жёсткой иерархии правящей элиты, с помощью которой обреталась и поддерживалась легитимность [30, С. 119-120]. Положение господствующего сословия закреплялось в табели о рангах, а позже списками номенклатурных работников с автоматическим предоставлением привилегий за службу (дворянству – до 1917 г., партийно-государственному чиновничеству и директорату – после 1917 г.).

     Долгожительство державности стало возможным благодаря естественным внутренним и внешним факторам, которые воспроизводили мобилизационный тип развития социума и были рассмотрены выше. В её недрах был выработан, передавался и совершенствовался последующими поколениями элиты особый набор инструментов управления, эффект от которых позволял и в чрезвычайных ситуациях и в относительно спокойное время найти в мобилизационном социуме дополнительные резервы адаптации к сложившейся исторической обстановке, усиливающие сопротивляемость разрушающему воздействию со стороны внешних военных угроз и экономической интервенции.

     На особую роль указанного инструментария обратили внимание экономисты В.Т. Рязанов [31] и А.В. Семенков [32], отметившие повторяемость управленческих стратегий властей –  периоды усиления, снижения и вновь усиления жёстких мер в использовании компенсационной системы, которые обусловливались причинами и содержанием соответственно реформ и контрреформ в экономике с сопутствующей им перенастройкой управленческих структур в направлении к децентрализации или к централизации.

     Рассмотрим отдельные составляющие компенсационной системы, в историографии уже являющиеся предметом исследований, имея в виду равнозначность каждой для характеристики мобилизационного типа развития.

    1. Организация активной внешнеполитической экспансии и поощрение народной колонизации новых территорий преследовали цель расширения экономического пространства российской цивилизации и введения в оборот дополнительных ресурсов. Отношение властей метрополии к населению окраин отличалось в различной степени лояльностью и содействием подъёму его общего культурного уровня [33]. Эти и ряд других преференций экономического и политического характера обеспечивали надёжность хозяйственных связей и альянса многочисленных народов вокруг русского этноса. Центральная власть имела возможность организовывать солидарную компенсацию потерь от кризисных явлений в том или ином регионе, что объективно содействовало устойчивости общества в целом [7, С. 55].

     2. Концентрация и перераспределение как методы управления нередко становились эффективными инструментами экономного и рационального использования ресурсов в условиях господства государственной собственности (включая и собственность Кабинета Его Императорского Величества) и пополнения основной части бюджета страны за счёт доходов от распоряжения гос. имуществом [34]. В истории России их значение возрастало в периоды войн, ускоренного проектного развития отдельных регионов (Кузбасса, целинных районов, Тюменского Севера, Ангаро-Саянского комплекса, БАМа и других) [35], а также в обеспечении технологического прорыва в оборонных отраслях (космической, ракетно-ядерной и т.д.).

     Обратной стороной достигнутых успехов являлось длительное существование «неэффективных» зон жизнедеятельности, которые отдавали и обратно недополучали ресурсы. К подобному типу зон – аутсайдеров  можно отнести сельское хозяйство, загрязнённую (истощённую) техногенную среду, культурно-бытовую сферу и сферу услуг, которые считались второстепенными, напрямую не связанными с укреплением обороноспособности страны. Их отложенные проблемы, в конечном итоге, замедляли качественный рост процессов индустриализации. 

     3. Заимствование социальных новаций и технологических достижений западной цивилизации. С позиций теории модернизации Е.В. Алексеева установила и проанализировала впечатляющие масштабы всестороннего воздействия стран Западной Европы на историю России XVIII – начала XX вв., в отношении которой происходило периодическое замещение доминант национального влияния: вначале со стороны Республики Соединённых провинций, затем по очереди - Швеции, Великобритании, германских государств и Франции. Были типизированы каналы и механизмы диффузии инноваций в российскую среду и определены их основные агенты. Необходимость заимствований, как установила Е.В. Алексеева, была «… насущной потребностью национального развития, гарантом суверенности державы» [36, С. 38]. Они осуществлялись при участии властных структур как целенаправленно, с соревновательным выбором технических новинок, проектов, технологий организации, управления с последующим насильственным насаждением, так и в ходе естественного отбора модных нововведений. Данная практика позволяла государству в чрезвычайных ситуациях и в относительно благополучные периоды пользоваться готовыми рецептами, выработанными в иной цивилизационной среде, но извлекать при этом экономию на времени и затратах в случае их разработки собственными силами, и получить механизм если не дальнейшего усиления экономико-культурного потенциала, то хотя бы временного решения возникших проблем.

     Заимствования, по мере их адаптации, компенсировали недостатки хозяйственной автаркии России, естественной для экстенсивной экономической среды, в различной степени оказывая необратимое влияние на трансформацию общества.  

4. Компенсационную систему невозможно представить без популярных в недрах державной власти методов внеэкономического стимулирования трудовой активности различных слоёв населения, включая элиту.

Их широкий спектр: эксплуатация энтузиазма, административный нажим, репрессии, солидарная ответственность, получение социальных благ, повышение формального статуса исполнителей с помощью наград, присвоения почётных званий, и снижения статуса путём публичного порицания и другие, позволял управленцам в нужный момент выбрать эффективный рычаг принуждения больших групп населения для выполнения поставленных задач. Живучесть указанных методов свидетельствовала об ограниченных возможностях экономических факторов в реализации текущих государственных и иных приоритетов.  

      5. В процессе успешной адаптации российского социума к внешним угрозам компенсационная система содействовала переводу мобилизационного развития из нестабильного режима управления в стабильный. Соответственно, периоды войны и перестройки общества отличались динамичным состоянием правящего слоя, в котором планка персональной ответственности с жёсткими санкциями за невыполнение возложенных обязанностей поднималась до уровня представителей центрального органа с последующими орг. выводами вниз по иерархической структуре. С ослаблением напряжённости в связи с переходом к средствам мирного (более демократичного) разрешения внешнеполитических или внутренних проблем планка реальной персональной ответственности управленцев снижалась до их нижних звеньев. По этой причине созидающая конкуренция  внутри элиты всё более уступала место механической ротации кадров, менее продуктивной в части селекции специалистов по деловым качествам, способным хотя бы сохранить темпы инновационной динамики в масштабах отдельного региона или предприятия.

      В России, в условиях взаимовлияния чрезвычайных факторов, различных по характеру и длительности действия, после социального перенапряжения компенсационная система обеспечивала наступление относительно спокойных периодов, в течение которых общество восстанавливало свой энергетический потенциал и одновременно внутри его вызревали источники будущей нестабильности. Периодичность и механизм регулирования указанных состояний были установлены А.П. Прохоровым, разделившим векторы движения управленческой системы по фазам в хронологии ХХ столетия следующим образом: конец XIX – 20-е гг. ХХ вв. – переход к нестабильности, 30 – 40-е гг. ХХ в. – нестабильность, 50 – 60-е гг. – переход к стабильности, 70 – первая половина 80-х гг. – стабильность, вторая половина 80-х ­­­­­– 90-е гг. – переход к нестабильности [37, С. 134-158].     

     Одним из основных элементов указанного механизма автор выделил действие дублирующих (параллельных) структур, призванных стимулировать социальную активность населения, прямо или опосредованно контролировать государственные управленческие иерархии. К ним были отнесены: партийные и религиозные институты; специальные согласительные комиссии, комитеты и палаты, созданные исполнительной властью самостоятельно или с участием общественности; комсомол; профсоюзы; народный контроль и другие, частично совмещавшие в себе функции и государства и гражданского общества. В периоды перехода и вступления социума в состояние нестабильности их значение существенно усиливалось.­­

     Так, с разрушением в 1917 году системы монархического типа управления и при отсутствии в течение последующих нескольких десятилетий в органах государственной власти достаточного количества квалифицированных и одновременно преданных коммунистическим идеалам служащих, в России эффективно действовала дублирующая вертикаль партийной власти, возродившая государственность, выступившая политическим гарантом многонационального социума. Заслуживает внимания утверждение В.Т. Рязанова о том, что КПСС (ВКП(б), «…будучи партией «почвеннической», черты которой выработались в процессе приспособления к реальным российским условиям, на деле отстаивала самобытность и национальные ориентиры в экономике и в других сферах жизни» [31, С. 232].

      Другим элементом механизма стимулирования активности управленческой системы являлись, по мнению А.П. Прохорова, процедуры делегирования полномочий, навязанных властями отдельным социальным группам с использованием «круговой поруки». Таким способом государство, с учётом ориентации людей на общинную (артельную) систему отношений и коллективизм, с помощью движений социалистического соревнования и других форм организации солидарной ответственности минимизировало свои усилия и подключало резервы гражданского самоуправления на низовом уровне [37, С. 70-84].

      В отечественной историографии анализ отдельно взятых компонентов мобилизационного типа развития нередко абсолютизировался и подводил исследователей к интерпретации России как цивилизации, «расколотой» по социокультурным основаниям, которую постоянно сопровождают конфликты между заимствованными новациями и неподготовленным историческим пространством. Её называют «полу-периферией» или «догоняющей» стандарты стран – лидеров технологического прогресса и вовлечённой в межцивилизационный марафон – «кто не успел, тот опоздал» – на пути к ценностям либерализма [38, 39, С. 434-435]. Вышеизложенный материал показывает, что МТР не является аномалией или тенденцией постоянного аутсайдера в ряду локальных цивилизаций. В реальности, до 1991 года «догоняющая» риторика партийных лозунгов времён И.В. Сталина и Н.С. Хрущёва, воспринятая в общественном сознании с позиций европоцентризма как указатель направления движения к достижениям индустриально развитых стран, определяла более понятный для советского человека путь дальнейшего экстенсивного роста экономики в привычном образе соревнования, и совсем не имела ввиду переход на измерение советской действительности по шкале западных ценностей.

     Таким образом, рассуждая о специфике Российской цивилизации, исследователи рассматривали в первую очередь совокупность природных и внешнеполитических условий её жизнедеятельности, которые обусловили формирование системности общества, устойчивой к аналогичным чрезвычайным обстоятельствам. В ХХ столетии стратегия преодоления обострившихся хозяйственных, демографических, управленческих и других проблем, отнесённая к мобилизационному типу развития, обеспечила появление и развитие новых политических и экономических институтов у народов СССР, объединённых вокруг русского этноса, высокие темпы роста научных знаний, более совершенный уровень медицинского обслуживания, улучшение структуры и качества питания населения, образования, социальной защиты, повышение продолжительности жизни людей и другие достижения.

     Как любой масштабный и продолжительный опыт приспособления социума к внешней среде, мобилизационный тип развития заключал в себе альтернативы эффективного решения многих вопросов, осознаваемых и ещё в полной мере неосознанных человечеством. На внутриконтинентальных просторах трёх великих равнин Евразии он предопределил особую скорость течения и характер социализации природной среды в рамках глобального процесса преобразования людьми её вещества и энергии в индустриальные по структуре и содержанию формы.